Реакционный поворот во вторую половину правления Александра I, его отражение на жизни и судьбах высших учебных заведений

Известный реакционный поворот правительственной политики, ознаменовавший вторую половину правления Александра I, особенно ярко отразился в области народного просвещения. Под эгидой Священного союза был произведен полный разгром высшего образования в России.

Этот поход на просвещение характеризует целую определенную эпоху в истории общественного развития XIX века.

События 1812 года, затем переход от поражений к торжественному шествию по всей Европе оказали сильное впечатление на психику Александра I. Он охотно стал считать себя орудием Провидения и нашел обоснования своей новой миссии в готовых мистических и пиэтических учениях. Религиозная символика очень часто покрывает реакционные поползновения; учение о служении Вышнему постоянно является основой владычества земного деспота. Но одному личному настроению Александра нельзя придавать исключительного значения; оно является лишь эпизодом на фоне большого общего реакционного движения против идей Великой революции. Национальные чувства, поднятые иноземным нашествием, ловко превращены были в националистические; борьба с французскими солдатами перешла в борьбу с французскими идеями. Передовая интеллигенция пыталась протестовать против такого положения вещей, но силы ее были еще слабы.

После 1815 года большинство европейских государств погружается в тяжелый, мрачный сон под бдительной опекой союза трех монархов “Божьею милостью”; пушки русской армии всегда были готовы разнести всякие попытки освободительной борьбы... Естественно, что реакция не могла не коснуться области наук и просвещения. Упорная и неумолимая борьба с завоеваниями человеческого разума ведется на всем протяжении этой эпохи; все усилия направлены к тому, чтобы вернуть науку к ее средневековому положению “служанки богословия”. Уже из соответствующих строк акта основания Священного союза можно извлечь главные тенденции, легшие в основу новой “просветительной” политики: “ ... в отношении же к подданным и к войскам своим они (т.е. три монарха), как отцы семейств, будут управлять в том же духе братства... исповедуя, что Самодержец народа христианского есть тот, кому собственно принадлежит держава (т.е. Спаситель), поелику в Нем едином обретаются сокровища любви, ведения и премудрость бесконечная”. Таким образом, является девиз — все в религии и все через религию.

Наступившая реакция вызвала горячий отпор в студенческих кружках Германии. На торжественном праздновании трехсотлетия реформации в Вартбурге (1817 г.) студенчество устроило грандиозную демонстрацию и подвергло ауто да фе творения ненавистных реакционных писателей. Вскоре за этим писатель Коцебу, которого молва считала агентом русского правительства, пал под ударом кинжала революционного романтика, студента Карла Занда. Убийство это произвело громадное впечатление в Германии (в России оно ярко выразилось в стихотворении Пушкина “Кинжал”); историк Трейчке по этому поводу замечает: “Даже зрелые мужи сравнивали убийцу с Теллем, Брутом, Сцеволой”.

Не менее сильное впечатление эти события произвели и на заправил реакции, которые стали принимать соответствующие меры. В 1819 году на съезде делегатов немецких государств были приняты известные Карлсбадские постановления, согласно которым университеты подвергались строгому надзору и опеке, устанавливалась цензура над всеми сочинениями и, наконец, большинство прогрессивных профессоров было уволено. Одновременно с этим разгромом западноевропейских университетов, был объявлен поход против высшего образования и в России.

Русские университеты были построены по образцу германских; теперь, когда последние стали подвергаться преследованиям за неблагонадежность, надо было и в русских университетах энергично искоренить крамолу. В донесении Александру русский агент Стурдза, говоря о современном положении Германии, замечает, что “университеты вместо того, чтобы строить ковчег христианского государства, являются рассадником революционного духа и безбожия”. Еще более образная характеристика вышла из-под пера Магницкого: “Сам князь тьмы, видно, подступил к нам; редеет завеса, его закрывающая и, вероятно, скоро уже расторжется... Слово человеческое — есть проводник сей адской силы, книгопечатание — орудие его; профессоры безбожных университетов передают тонкий яд неверия и ненависти к законным властям несчастному юношеству, а тиснение разливает его по всей Европе”, Отсюда вытекала, прежде всего, задача изолировать русские университеты от “тлетворного” западного влияния. Еще ранее, уже в 1815 году, под влиянием пробудившегося национализма появилось министерское распоряжение, чтобы университетские кафедры занимали “одни только россияне, но отнюдь не иностранцы”. К 1816 году относится громкий эпизод с изгнанием известного ученого, харьковского профессора Шада, обвиненного в приверженности к новейшей немецкой философии, в частности за пропаганду идей Шеллинга. В 20-х годах стремление изолировать университеты от немецкого влияния выразилось в ряде мер, препятствующих обучению остзейского юношества в немецких университетах.

Особенно ярко определяется реакционный период с назначением министром народного просвещения близкого друга императора, президента Библейского Общества князя А. Н. Голицына. Чрезвычайно характерно, что уже вскоре министерство народного просвещения было преобразовано в “министерство духовных дел и народного просвещения”. Высочайший манифест так формулировал необходимость этой реформы: “Желая, дабы христианское 6лагочестие было всегда основанием истинного просвещения, признали мы нужным соединить дела по министерству народного просвещения с делами всех вероисповеданий в состав одного управления под названием министерства духовных дел”.